Пермский театр оперы и балета

Конкурс в разделе «современная хореография» на «Арабеске» под сакраментальной цифрой «13», без сомнения, войдет в историю. Предположим, огромное количество конкурсантов не такая уж новость. Хотя 44 хореографа, многие из которых представили не по одному номеру, и два десятка исполнителей современной хореографии, добавившиеся к основным участникам турнира, — это очень серьезный показатель: жюри было из чего выбирать.

«Арабеск» на этот раз снова проходит по усовершенствованному регламенту, и теперь есть три премии хореографам и столько же — исполнителям. Ситуация мини-конкурса в рамках большого турнира (очень правильное решение организаторов!) стимулировала «современщиков», что — радует. Но это ведь только полдела. А вот само качество соревнования было таким, что, пожалуй, впервые можно без скидок сказать: конкурс удался. Не менее важным представляется и решение хореографов-членов жюри отказаться от участия в состязании. Согласимся, в прежние времена награждение мэтрами своих же коллег-арбитров выглядело несколько странно.



( Collapse )

Лариса Барыкина

В этом году на конкурс имени Екатерины Максимовой «Арабеск» впервые приехала пара из Южной Африканской республики — Джессика Овертон и Джеймс Фрейзер. Они прошли сито первого тура и выступили во втором, но перед заключительным туром выбыли из дальнейшей борьбы за награды. В разговоре с Анастасией Чистяковой артисты рассказали о себе и о балетных традициях своей родины.



— Об истории южноафриканского балета известно немного. Расскажите о своей школе, учителях, о труппе, в которой работаете.
Джессика: У нас нет такой балетной школы как у вас: например, московской, петербургской или пермской. Государство балету не помогает. Когда просим о помощи, нам отвечают: «А что такое балет?» В южноафриканской школе балета дети учат академические дисциплины: математику, биологию и т.п. — с 8:00 до 15:00; а собственно балетом занимаются только вечером. Наши педагоги используют в основном итальянскую методику обучения Энрико Чекетти — старую академическую школу. Чтобы освоить премудрости балета более основательно, нам приходится искать частных педагогов. При этом нужно иметь в виду, что выходить на улицу вечером у нас опасно: могут ограбить или даже убить.
Мой учитель — Фиона Браун. Она училась у Джойс Эппиториас, которая является продолжательницей метода Чекетти. Еще занимаюсь с Вивьен Лоран, которая работала в труппе Лондонского Королевского балета.

Джеймс: Я занимался со всеми педагогами, которые были доступны и старался научиться у них всему. Уверенное владение стилем и балетной лексикой — чрезвычайно важная область нашего искусства. Каждый педагог учит чему-то своему, каждый рассказывает тебе о разном, так что твои ум и тело начинают чувствовать разницу в стилях и направлениях. Конкурс «Арабеск» открыл нам глаза, ведь мы увидели здесь прекрасных танцовщиков. В России профессиональное балетное образование начинается с раннего возраста, у вас есть очень хорошие школы, чего не скажешь о ЮАР.
Чтобы получить профессиональные знания, я сначала ездил на летние курсы в Англию и Австралию, а затем в Австрию. Затем вернулся в ЮАР и встретился с Джессикой.

( Collapse )

В 2014 году мир отмечает 110 лет со дня рождения гениального хореографа, который для Европы со времен дягилевской антрепризы стал Джорджем Баланчиным, для Америки — «Мистером Би», а для России — «Петипа XX века».

Драгоценно каждое свидетельство о Баланчине. Наш собеседник — Жак Д’Амбуаз. Он на протяжении нескольких десятилетий был премьером театра New York City Ballet под руководством Баланчина, танцевал в его спектаклях и был среди тех, кто провожал хореографа в последний путь. Балетный премьер, звезда бродвейских шоу и голливудских мюзиклов, Д’Амбуаз ровно на тридцать лет моложе своего учителя. В нынешнем году он отмечает свое 80-летие и в девятый десяток входит бодро: преподает в Национальном институте танца (Нью-Йорк), который основал почти сорок лет назад, дает мастер-классы, пишет книги о танце и воспоминания о Баланчине.

Два года назад Д’Амбуаз побывал в Перми по приглашению Владимира Васильева: работал в жюри XII Открытого конкурса «Арабеск» имени Екатерины Максимовой. Несмотря на почтенный возраст, он обошел весь город пешком — посетил Пермский хореографический колледж, побывал в доме Дягилевых и с тех пор часто и с приязнью вспоминает родину «Арабеска». С Жаком Д’Амбуазом (два года назад в Перми и недавно — по телефону) беседовала член жюри прессы «Арабеска» Елена Федоренко.



— Как Вы попали к Баланчину?
— Это красивая история, связанная с семьей. Моя мама родом из огромной крестьянской семьи, где было 15 детей. Она даже не окончила начальную школу, и с 12-ти лет трудилась на обувных фабриках в Канаде, где так же холодно, как у вас в Якутске. Работницы всё свободное время находились в закрытых помещениях, спасаясь от мороза, и занимали досуг чтением книг, в основном, французских романов. Книжные истории Дюма и Гюго кружили головы, и скромная канадская крестьянка мечтала о том, что ее дети получат прекрасное образование, будут уметь танцевать, петь, играть на музыкальных инструментах, разбираться в поэзии, драматургии, живописи. Представьте, она уговорила своего мужа переехать в Нью-Йорк, где, как хорек, вынюхивала всё, что может принести пользу ее детям. Для моей старшей сестры нашла недорогую балетную школу с армянским педагогом по имени Седа. Я, семилетний, обреченно сидел на балетных уроках, где девочки в розовом выделывали па. Все это мне дико не нравилось. Я опускал ногу в ящик с канифолью и издавал неприятные скрипящие звуки, пытаясь помешать занятиям, а заодно выразить свой протест.
Однажды, когда закончился класс — шажманами («шажман де пье» — прыжок с переменой ног в воздухе — Е.Ф.) и реверансом, Седа обратилась ко мне: «Ты всё время шалишь, а можешь ли подпрыгнуть?». Я встал в пятую позицию, что оказалось трудно, и начал прыгать. Девочки зааплодировали, я тут же задрал нос, а педагог пообещала, что на следующей неделе разрешит сделать не 32, а 64 шажмана. Я начал тренироваться дома, без остановок, отец в ужасе кричал: «Перестань выделывать эти гадости».
Наступает день класса. На каждом красном светофоре по долгому пути от нашей бедной окраины до студии Седы (надо было пройти не менее двадцати улиц) я ставил ноги в позицию и прыгал. Мне так нравилась похвала, что вскоре стал украшать шажманы жестами, поворотами головы и даже взглядами. Перед началом каникул мама попросила Седу сохранить в классе два места — для дочери и для сына. Педагог написала на листке бумаги «Джордж Баланчин. Школа американского балета» и протянула маме со словами: «Отведите детей туда, мистер Би учит лучше, чем я». Мама послушалась совета, и в восемь лет я оказался в школе Баланчина.
( Collapse )